Орфей и Ника - Страница 60

– Оч-чень хорошо, товарищ Павленко! – констатировал наконец желтоглазый. Те, кто вас рекомендовал, не ошиблись. А теперь – как насчет лобио?

И тут Пустельга понял, что совершенно не может есть. Наверно, вид у него стал совсем растерянным, поскольку хозяин смилостивился:

– Не будем превращать лобио в Демьянову уху… – Товарищ Павленко, может, вам вызвать врача? Вы мне сегодня еще понадобитесь…

Вначале Пустельга не сообразил, при чем тут врач, затем понял: Вождь, конечно же, знает о его болезни, может, даже больше, чем он сам…

– Товарищ Сталин, – Сергей действительно немного устал, – мне бы еще кофе. И посидеть в темноте…

– Вас проводят… Отдохните…

Сергей не помнил, как оказался в коридоре. Безмолвные охранники быстро провели его в маленькую комнату, усадив в глубокое мягкое кресло. Тут же появилась большая чашка ароматного кофе, пачка «Казбека» и зажигалка. Сергей остался один…

Кофе помог – усталость быстро прошла, только в затылке по-прежнему гудело. Похоже, он справился. Собственно, работа оказалась несложной, она больше походила на небольшой зачет перед чем-то важным. Что ж, зачет он сдал. Удивил странный прокол со снимком семинариста. Выходило нечто странное. Пустельга, конечно, мог и ошибиться, но, вновь и вновь вспоминая то, что чувствовал, глядя на снимок, он был теперь почти уверен: сбоя нет. Итак, бывший молодой семинарист – не очень далеко, похоже, в самой Столице. Кто же стоял рядом с «майором Павленко»? Еще одна загадка, словно Сергею не хватало прежних…

За ним пришли где-то через час. Вновь, не сказав ни слова, парни в светлой форме провели Сергея в дальний угол коридора. Опять дверь – на этот раз побольше, двустворчатая, за нею – огромный кабинет, целый зал с длинным столом, покрытым зеленой материей. Охранник провел Пустельгу к одному из стульев. Сергей уже собирался присесть, когда заметил прямо перед собой несколько десятков фотографий. Итак, он снова понадобился…

На этот раз фотографии были новые и совершенно сходные, одного размера. Сходство было и в другом:

на всех снимках – военные, все в немалых чинах, от капитана и выше. Удивило и другое: многие фотографии оказались со следами клея и присохшей бумаги. Их откуда-то вырвали – с «мясом», второпях. Сергей начал неторопливо складывать снимки В стопку, готовясь к работе, и тут его осенило: фотографии вырвали из личных дел! Если так, то в Главной Крепости действительно очень спешили. Что же случилось?

Взгляд в глаза, ожидание – и звенящая пустота. Изображенный на первом снимке комбриг был мертв… Следующий… еще один… Из одной стопки снимки переходили в другую – живых не было…

Пустельга прикрыл глаза, ожидая, пока стихнет бешеное биение пульса в висках. Все-таки устал:

фотографиями он не занимался уже с месяц, а то и больше. Похоже, все мертвы… Вот почему его вызвали сюда! Случилось что-то очень плохое, и Вождь желает узнать, уцелел ли хоть кто-нибудь. Значит, война? Или просто крупная катастрофа? Но тогда почему только военные – разных званий, разных родов войск…

Последняя фотография легла поверх стопки. Мертвы… Все…

– Товарищ Павленко… – Он не помнил, сколько просидел за покрытым зеленым сукном столом. Голос желтоглазого заставил очнуться.

– Товарищ Сталин! – Сергей сказал это, по-видимому, излишне громко, поскольку Вождь поморщился, сделав резкий жест рукой. Пустельга растерянно умолк.

– Живые есть? – Голос был прежний – спокойный, но какой-то усталый.

– Нет… Никак нет, товарищ Сталин. Все… Он не стал договаривать. Желтоглазый кивнул и медленно прошелся по кабинету.

– Товарищ Павленко… – Он помолчал, словно раздумывая, затем повторил: Товарищ Павленко, сейчас здесь состоится совещание. Ваша задача определить, что будут чувствовать те, с кем я буду говорить. Можете определить, когда человек лжет? Или боится?

– Да… Так точно…

– Тогда приступайте…

Сталин кивнул на конец стола. Пустельга присел, молчаливый охранник тут же положил перед ним стопку бумаги и остро очиненные карандаши. Очевидно, на этом месте обычно сидел стенографист. Что ж, дальнейшее Сергей уже представлял: Сталину будут докладывать о тех, чьи фотографии майор только что рассматривал.

– Не вставайте, не поднимайте головы… – услышал он голос желтоглазого. Сергей кивнул, и тут в кабинет вошли двое – высокий, в военной форме, и маленький, в знакомом мундире НКВД. Пока Сталин здоровался с каждым из гостей, Пустельга внимательно рассматривал пришедших. Высокий носил нашивки командарма. Ему было под пятьдесят, седина покрыла виски, но держался он ровно и прямо. Чувствовалась давняя, неистребимая гвардейская выправка. Сергей попытался «послушать» незнакомца и сразу же почувствовал волнение. Военному явно не по себе, хотя по лицу и не скажешь. Да, он волновался, ему было страшно, но Пустельга ощутил и другое – твердую, бескомпромиссную решительность, куда более заметную, чем страх.

Сергей перевел взгляд на низенького и невольно ахнул: за столом, чуть сгорбившись и пряча взгляд, сидел сам железный сталинский нарком товарищ Ежов. Сергей подумал, что тому, вероятно, тоже не по себе, и тут же удивился. Николаю Ивановичу было, конечно, страшновато, но главным чувством, обуревавшим коротышку, оказался не страх, а радость. Точнее злорадство, глубокое, искреннее, рвущееся наружу…

– Почему пришли вдвоем? – Вопрос прозвучал резко и неожиданно. Ежов дернулся, военный чуть приподнял голову.

– Развели коллегиальность… – Желтоглазый говорил, не глядя на собеседников, и Пустельга сообразил, что и Сталину не по себе. Он сердится – но не на гостей, а на кого-то другого.